НЕ ОБЫЧАЙ ДЁГТЕМ ЩИ БЕЛИТЬ, НА ТО СМЕТАНА
(Выдержки из статьи А.И. Солженицына 1965 года, посвящённой вопросам современного состояния русского языка; это единственная его газетная статья, вышедшая в России до изгнания)
Наша письменная речь ещё с петровских времён, то от насильственной властной ломки, то под перьями образованного сословия, думавшего по-французски, то от резвости переводчика, то от торопливости пишущих, знающих цену мысли и времени, но не слову, пострадала: и в своём словарном запасе, и в грамматическом строе, и, самое главное, в складе.
Словарный запас неуклонно тощал; ленились выискивать и привлекать достойные русские слова, или стыдились их "грубости", или корили их за неспособность выразить современную высокую тонкую мысль (а неспособность-то была в нетерпеливых авторах). Взамен уроненного наталкивали без удержу иностранных слов, иногда очень хороших (кто кинет камень в "энергию", "нерв", "процесс", "проблему"?), часто совсем никчёмных. Об этом писано много.
Грамматический строй сохранял стойко то, что роднит наш язык с европейскими, но пренебрегал многими исконными своими преимуществами. Так, отглагольные существительные предпочитались среднего рода, долгие, на немецкий лад (когда их на -ение скопится кряду четыре-пять, вымалывается [выламывается? - прим. Чисторечия, далее: Ч.] язык и чуть ли зубы не болят), а мужского и женского рода - краткие, сильные, поворотливые - опадали, терялись.
Кто скажет УБЫВЬ (действие по глаголу), НАГРОМОЗДКА? Обязательно: "убывание", "нагромождение". Кто напишет ДЛЯ СОХРАНУ? Нам подай "для сохранения". И ПРИНОРОВКА нам не свычна, то ли дело "приноравливание"! И ПЕРЕТАСК мебели нам не так надёжен, как "перетаскивание".
Образование существительных склейкой по два, по три вместе - тоже ведь не наше. Со взгляду кажется: "речестрой" [слово, предложенное Юговым - прим. Ч.]! ах, как по-русски! Ан по-немецки...
И избыток отвлечённых существительных - это тоже не наше, надо искать, как содержать их в выражении поменьше.
Оставалась втуне и чисто русская свобода образования наречий, в которых таится главный задаток краткости нашего языка. Таких, как ВПЕРЕВЁРТ, ВПРИ́ПОРОХ (о снеге, песке), понять ДОТОНКА́ (во всей тонкости), скакать ОДВУКО́НЬ (то есть на одной лошади верхом, а другую ведя для смены рядом).
Мало использовалось преображение глаголов приставками, почти от каждого застыло лишь несколько главных видов, и нас теперь поражает такое простое сочетание, как: он ОСТЕГНУЛСЯ (нам понятнее: он застегнулся, попадая петлями на несоответствующие пуговицы [ср. описа́лся, оговорился - прим. Ч.]). Мы усвоили, что можно на-клонить, от-клонить, при-клонить, но нас почему-то удивляет РАС-КЛОНИТЬ (ветви); приняв "уклониться", мы чураемся УКЛОНИТЬ (кого, что).
Но больше всего блёкла наша письменная речь от потери подлинного русского СКЛАДА ("свойства языка для сочетания слов" по Далю), то есть способа управления слов словами, их стыковки, их расположения в обороте, оттеночных переходов между ними [т.е. "синтаксиса"]. Эту третью беду трудно сколько-нибудь изъяснить в тесной статье, но читатель безошибочно ощутит её вкус, сопоставив выражения из какой-нибудь современной статьи с той особенной живостью, которая аукает нам почти из каждой русской пословицы, - аукает, намекает, как можно слова строить, а мы не слышим:
И на мах, да в горсти...
Репьём осеешься, не жито и взойдёт.
В девках сижено - плакано: замуж хожено - выто.
Здравствуй женившись, да не с кем спать!
Счастье мать, счастье мачеха, счастье бешеный волк.
Если возьмёт верх подлинно русский склад, то и многие иностранные слова обживутся в нём, как свои, и будут запросто держаться, очень легко. И наоборот, предупреждал Даль, "в не русском обороте речи у слова нашего не только отымаются руки и ноги, а отымается язык: он коснеет и немеет".
Так что самый придирчивый отбор русских слов - это ещё далеко не русская речь. Много важней русский склад - русское построение фразы.
Однако замечательно - и обнадёживает нас! - то, что все указанные пороки, сильно поразив письменную речь, гораздо меньше отразились на устной (тем меньше, чем меньше были говорящие воспитаны на дурной письменной). Это даёт нам ещё не оскудевший источник напоить, освежить, воскресить наши строки. (Да только и склад, и грамматическая свобода устной речи тоже годны не всякие, здесь-то и нужен вкус да вкус!).
Оговоримся, что словарный запас устной речи, хотя и переполняется множеством понятий науки и техники и преходящим жаргоном, он тоже скудеет; приметим за собой, что мы выражаемся малым числом всё повторяющихся слов. Так в убыстрённый век разговорный словарный запас общества становится (не считая «терминов») клином, сужающимся во времени. Это тревожно. Нам бы суметь обернуть клин, перекинуть узкую часть назад, а вперёд он пусть расширяется.
Мне кажется, что здесь писатели могли бы помочь письменной речи вернуть речи устной кое-какой должок. Под этим я понимаю очень осторожное словарное расширение: продуманное употребление (в писательской речи!) таких слов, которые хоть и не живут в современном разговорном языке, но настолько близко расположены за стёсами клина и настолько понятно употребляются писателем, что могут прийтись по нраву говорящим, привлечь их - и так вернуться в язык. Похвальба же далеко отскочившими и потому безнадёжно утерянными словечками здесь бесполезна.
Например, мы усвоили "отшатнуться", несколько дичимся глагола "ОТШАТНУТЬ", а как хорошо употребить: ВЫШАТНУТЬ (кол из земли), ПРИШАТНУТЬ (столб к стене).
У нас затвержено "недоумевать", но мы зря бы ощетинились против ДОУМЕВАТЬ (доходить упорным размышлением).
Как коротко: УЗВАТЬ (кого с собой); ПРИЗЕВАЛСЯ мне этот телевизор; ПЕРЕМКНУТЬ (сменить замок или перенести его с одной накладки на другую); мой ПРЕДМЕСТНИК (кто раньше занимал моё место); ветер СЛИСТНУЛ бумагу со стола (вместо: порывом ветра бумагу приподняло и снесло со стола); ПЕРЕВИЛЬНУТЬ (в споре со стороны на сторону).
Употреби - и, пожалуй, зашумят, что [это, мол] словотворчество, что выдумывают какие-то новые слова. А ведь это только бережный подбор богатства, рассыпанного совсем рядом, совсем под ногами.
Я так понимаю, что, быть может, настали решающие десятилетия, когда ещё в наших силах исправить беду - совместно обсуждая, друг другу и себе объясняя, а больше всего - строгостью к себе самим. Ибо главная порча русской письменной речи - мы сами, каждое наше перо, когда оно поспешно, когда оно скользит слишком незатруднённо.
Умедлим же и проверим его бег! Ещё не упущено изгнать то, что есть публицистический жаргон, а не русская речь. Ещё не поздно выправить склад нашей письменной речи, так, чтоб вернуть ей разговорную народную лёгкость и свободу.
Опять же Даль говорит, что все мы и постепенно (никто - отдельно и сразу) сумеем заменить всё дурное хорошим, всё длинное коротким, всё околичное прямым, тёмное ясным, пошлое выразительным, вялое сильным.
(Выдержки из статьи А.И. Солженицына 1965 года, посвящённой вопросам современного состояния русского языка; это единственная его газетная статья, вышедшая в России до изгнания)
Наша письменная речь ещё с петровских времён, то от насильственной властной ломки, то под перьями образованного сословия, думавшего по-французски, то от резвости переводчика, то от торопливости пишущих, знающих цену мысли и времени, но не слову, пострадала: и в своём словарном запасе, и в грамматическом строе, и, самое главное, в складе.
Словарный запас неуклонно тощал; ленились выискивать и привлекать достойные русские слова, или стыдились их "грубости", или корили их за неспособность выразить современную высокую тонкую мысль (а неспособность-то была в нетерпеливых авторах). Взамен уроненного наталкивали без удержу иностранных слов, иногда очень хороших (кто кинет камень в "энергию", "нерв", "процесс", "проблему"?), часто совсем никчёмных. Об этом писано много.
Грамматический строй сохранял стойко то, что роднит наш язык с европейскими, но пренебрегал многими исконными своими преимуществами. Так, отглагольные существительные предпочитались среднего рода, долгие, на немецкий лад (когда их на -ение скопится кряду четыре-пять, вымалывается [выламывается? - прим. Чисторечия, далее: Ч.] язык и чуть ли зубы не болят), а мужского и женского рода - краткие, сильные, поворотливые - опадали, терялись.
Кто скажет УБЫВЬ (действие по глаголу), НАГРОМОЗДКА? Обязательно: "убывание", "нагромождение". Кто напишет ДЛЯ СОХРАНУ? Нам подай "для сохранения". И ПРИНОРОВКА нам не свычна, то ли дело "приноравливание"! И ПЕРЕТАСК мебели нам не так надёжен, как "перетаскивание".
Образование существительных склейкой по два, по три вместе - тоже ведь не наше. Со взгляду кажется: "речестрой" [слово, предложенное Юговым - прим. Ч.]! ах, как по-русски! Ан по-немецки...
И избыток отвлечённых существительных - это тоже не наше, надо искать, как содержать их в выражении поменьше.
Оставалась втуне и чисто русская свобода образования наречий, в которых таится главный задаток краткости нашего языка. Таких, как ВПЕРЕВЁРТ, ВПРИ́ПОРОХ (о снеге, песке), понять ДОТОНКА́ (во всей тонкости), скакать ОДВУКО́НЬ (то есть на одной лошади верхом, а другую ведя для смены рядом).
Мало использовалось преображение глаголов приставками, почти от каждого застыло лишь несколько главных видов, и нас теперь поражает такое простое сочетание, как: он ОСТЕГНУЛСЯ (нам понятнее: он застегнулся, попадая петлями на несоответствующие пуговицы [ср. описа́лся, оговорился - прим. Ч.]). Мы усвоили, что можно на-клонить, от-клонить, при-клонить, но нас почему-то удивляет РАС-КЛОНИТЬ (ветви); приняв "уклониться", мы чураемся УКЛОНИТЬ (кого, что).
Но больше всего блёкла наша письменная речь от потери подлинного русского СКЛАДА ("свойства языка для сочетания слов" по Далю), то есть способа управления слов словами, их стыковки, их расположения в обороте, оттеночных переходов между ними [т.е. "синтаксиса"]. Эту третью беду трудно сколько-нибудь изъяснить в тесной статье, но читатель безошибочно ощутит её вкус, сопоставив выражения из какой-нибудь современной статьи с той особенной живостью, которая аукает нам почти из каждой русской пословицы, - аукает, намекает, как можно слова строить, а мы не слышим:
И на мах, да в горсти...
Репьём осеешься, не жито и взойдёт.
В девках сижено - плакано: замуж хожено - выто.
Здравствуй женившись, да не с кем спать!
Счастье мать, счастье мачеха, счастье бешеный волк.
Если возьмёт верх подлинно русский склад, то и многие иностранные слова обживутся в нём, как свои, и будут запросто держаться, очень легко. И наоборот, предупреждал Даль, "в не русском обороте речи у слова нашего не только отымаются руки и ноги, а отымается язык: он коснеет и немеет".
Так что самый придирчивый отбор русских слов - это ещё далеко не русская речь. Много важней русский склад - русское построение фразы.
Однако замечательно - и обнадёживает нас! - то, что все указанные пороки, сильно поразив письменную речь, гораздо меньше отразились на устной (тем меньше, чем меньше были говорящие воспитаны на дурной письменной). Это даёт нам ещё не оскудевший источник напоить, освежить, воскресить наши строки. (Да только и склад, и грамматическая свобода устной речи тоже годны не всякие, здесь-то и нужен вкус да вкус!).
Оговоримся, что словарный запас устной речи, хотя и переполняется множеством понятий науки и техники и преходящим жаргоном, он тоже скудеет; приметим за собой, что мы выражаемся малым числом всё повторяющихся слов. Так в убыстрённый век разговорный словарный запас общества становится (не считая «терминов») клином, сужающимся во времени. Это тревожно. Нам бы суметь обернуть клин, перекинуть узкую часть назад, а вперёд он пусть расширяется.
Мне кажется, что здесь писатели могли бы помочь письменной речи вернуть речи устной кое-какой должок. Под этим я понимаю очень осторожное словарное расширение: продуманное употребление (в писательской речи!) таких слов, которые хоть и не живут в современном разговорном языке, но настолько близко расположены за стёсами клина и настолько понятно употребляются писателем, что могут прийтись по нраву говорящим, привлечь их - и так вернуться в язык. Похвальба же далеко отскочившими и потому безнадёжно утерянными словечками здесь бесполезна.
Например, мы усвоили "отшатнуться", несколько дичимся глагола "ОТШАТНУТЬ", а как хорошо употребить: ВЫШАТНУТЬ (кол из земли), ПРИШАТНУТЬ (столб к стене).
У нас затвержено "недоумевать", но мы зря бы ощетинились против ДОУМЕВАТЬ (доходить упорным размышлением).
Как коротко: УЗВАТЬ (кого с собой); ПРИЗЕВАЛСЯ мне этот телевизор; ПЕРЕМКНУТЬ (сменить замок или перенести его с одной накладки на другую); мой ПРЕДМЕСТНИК (кто раньше занимал моё место); ветер СЛИСТНУЛ бумагу со стола (вместо: порывом ветра бумагу приподняло и снесло со стола); ПЕРЕВИЛЬНУТЬ (в споре со стороны на сторону).
Употреби - и, пожалуй, зашумят, что [это, мол] словотворчество, что выдумывают какие-то новые слова. А ведь это только бережный подбор богатства, рассыпанного совсем рядом, совсем под ногами.
Я так понимаю, что, быть может, настали решающие десятилетия, когда ещё в наших силах исправить беду - совместно обсуждая, друг другу и себе объясняя, а больше всего - строгостью к себе самим. Ибо главная порча русской письменной речи - мы сами, каждое наше перо, когда оно поспешно, когда оно скользит слишком незатруднённо.
Умедлим же и проверим его бег! Ещё не упущено изгнать то, что есть публицистический жаргон, а не русская речь. Ещё не поздно выправить склад нашей письменной речи, так, чтоб вернуть ей разговорную народную лёгкость и свободу.
Опять же Даль говорит, что все мы и постепенно (никто - отдельно и сразу) сумеем заменить всё дурное хорошим, всё длинное коротким, всё околичное прямым, тёмное ясным, пошлое выразительным, вялое сильным.
